Индия

Еще подростком сестра писала, что, по ее мнению, он просто не мог выносить ее присутствия рядом как постоянного напоминания о своих глобальных жизненных неудачах: с ее матерью и с моей. В письмах, которые она писала практически каждую неделю, Миранда пересказывала мне свою жизнь в монастыре: плохое питание, непрестанные укоры, одиночество.

Из Мадраса, когда ей исполнилось двенадцать, ее отослали в школу в Бомбее, где другие девочки смеялись над ее смуглой кожей южанки, и она часами плакала по ночам. Потом она училась в Швейцарии, в тот год, когда я путешествовала автостопом по Америке, встречая там тех самых индейцев, которых Колумб много столетий назад принял за нас.

Мы с Мирандой встретились только однажды после долгого лета, проведенного вместе. Это было в тот год, когда она окончила школу. Мы втроем с отцом пили чай в Кларидже. Прибежав в отель на полчаса позже, я даже издалека поняла, как отец гордится ею, своей законной дочерью, сидящей рядом с ним в безупречно элегантном голубом платье, должно быть, стоившем две моих месячных зарплаты.

Отец нахмурился, взглянув на мою майку и джинсы, и спросил, неужели у меня нет ничего, что больше соответствовало бы ситуации. Я ответила, что моя одежда идеально подходит для нашей семейной встречи: потертая на швах и с грязным воротником. Миранда сидела молча и неподвижно, не отрывая глаз от тарелки. Я истолковала ее молчание как осуждение моего поведения. Она вела себя так, словно ее письма были написаны совсем другим человеком.

Я помню, что у меня возникло точно такое же чувство, когда я встретилась с одним писателем, которого когда‑то боготворила, но при встрече обнаружилась вдруг вся ничтожность и незначительность его личности. Ощущение, что тебя предали.

Создавалось впечатление, что, став взрослыми, мы с Мирандой сможем общаться только посредством писем. В письме, которое она написала мне несколько лет спустя, она призналась, что тогда в Кларидже ей чуть было не сделалось дурно из‑за холодности и отчуждения, возникших между нами. Ей было ненавистно ее платье, высокомерное отношение официантов к нашему низенькому смуглому отцу, гнев и презрение, которые она замечала в моих глазах всякий раз, когда я смотрела на нее.

По сути дела, та наша встреча была отражением сегодняшней. Я пришла сюда со страшным желанием поговорить с Мирандой и поняла, что это невозможно.

Существует масса способов отравить человека, а в Индии их еще больше, чем где бы то ни было. У нашего садовника был дядя, который отравил всю свою семью и себя самого в сезон дождей, добавив в рыбное блюдо корень неагала вместо имбиря. Для того чтобы произвести выкидыш, используются как Croton tiglium из семейства Euphorbiaceae, так и Plumbago rosea, хотя они также используются и для лечения ряда заболеваний: расстройства желудка, лихорадки, геморроя, ревматизма и паралича. Но Croton обладает настолько сильным слабительным эффектом, что масло, извлеченное из его семян, можно употреблять внутрь только после полного удаления из него яда. В этом случае он может исцелять от конвульсий, подагры, глистов, коклюша (в сочетании с имбирем) и . безумия.

Моя мать была на четвертом месяце беременности, когда приехала в Кералу. Тогда она еще не знала, что мой отец уже женат на дочери одного из богатейших здешних земельных магнатов и что продолжение его научных исследований зависит от благосклонности семейства жены, в том числе и финансовой. Без этой благосклонности он был всего лишь еще одним жалким магистром естественных наук в стране, переполненной безработными выпускниками университетов.

Через три года после моего рождения (происходившего в условиях предельной секретности в крошечном индийском городке) рождение сестры пышно праздновалось в поместье ее матери. С самого начала наши взоры были устремлены в разных направлениях.

В Лондоне, много лет спустя, просматривая библиотеку матери, я наткнулась на заплесневелое издание словаря лекарственных растений, произрастающих в Южной Индии, Дж. Ф. Менона, опубликованного в 1959 году, за год до моего рождения. От него все еще исходил запах Кералы. Одна страница была заложена кусочком бумаги. Почти прозрачным, как многие виды типично индийской бумаги. На нем был записан какой‑то рецепт на языке малайяли, на котором говорят в Керале, но вверху латиницей было начертано: Plumbago rosea. В тексте словаря строки о Plumbago были подчеркнуты, и я прочла их: