Индия

Теперь Наджья понимает, что образ ее отца как мучителя и палача, показанный сарисином, тоже был ложью. Она никогда не ходила по тому коридору. А та женщина скорее всего просто никогда не существовала… Но она не сомневается, что существовали другие, те, которых привязывали к столу из ее бреда и доводили чудовищными истязаниями до безумия. Те, кто представлял угрозу режиму. И она нисколько не сомневается, что этот образ теперь навсегда останется у нее в памяти. Воспоминания – то, из чего я сделан, сказал ей сарисин. Воспоминания создают наше «Я», и мы создаем воспоминания для своих «Я». Она вспоминает другого отца и другую Наджью Аскарзаду. Она не знает, как теперь будет жить с теми и другими. А горы высоки, холодны и прекрасны, и простираются они гораздо дальше, чем она может вообразить.

Наджья вдруг как‑то особенно остро начинает чувствовать свое одиночество.

Теперь ей кажется, что она понимает, почему сарисин показал ей ту, практически забытую часть детства. Он поступил так не из какой‑то особой жестокости и даже не ради забавы, а из совершенно искреннего и даже немного трогательного любопытства. Это была попытка джинна понять что‑то за пределами его собственной, абсолютно искусственной вселенной. Что‑то такое, что он мог считать естественным, не им созданным. Он искал реальной драмы, ему хотелось дойти до жизненного источника, из которого происходят все выдуманные истории.

Наджья Аскарзада поджимает ноги, наклоняется к Талу. Обнимает ньюта, берет его руку в свою. Тал вздрагивает, бормочет что‑то во сне, но не просыпается. Ручка ньюта хрупкая и горячая. Наджья щекой чувствует ребра Тала. В ньюте ощущается такая легкость, шаткость и непрочность, словно у маленького котенка, но чувствуется и кошачья цепкость, кошачья гибкость и твердость. Наджья лежит и вслушивается в биение сердца ньюта. Ей кажется, что она никогда не встречала более отважного человека. Ньютам всегда приходится бороться за то, чтобы быть собой, и вот теперь Тал летит в изгнание без какой‑либо цели, каких‑либо определенных надежд.

Здесь, на высоте восьми тысяч метров, Наджья начинает понимать, что Шахин Бадур Хан был все‑таки благородным человеком. В Бхарате даже тогда, когда он сопроводил их такси до самого контрольно‑пропускного пункта у VIP‑входа в аэропорт и дальше до зала ожидания VIP, она видела только его недостатки и фальшь. Еще один мужчина, сотканный из лжи и уверток. И когда она ждала за столом, пока он тихо, быстро и напряженно говорил о чем‑то со служащим аэропорта, то была почти уверена, что в любой момент из дверей выйдут полицейские с оружием и наручниками. Ведь все мужчины – предатели. Они все ее отцы.

Наджья вспоминает, как обслуживающий персонал смотрел в их сторону и о чем‑то шептался, пока Шахин Бадур Хан заканчивал последние формальности. Он поспешно и довольно официально пожал руку сначала ей, затем Талу и быстро удалился.

Самолет едва успел вылететь из муссонного облака, как все новостные каналы на телеэкранах на спинках кресел прервали передачи из‑за экстренного сообщения. Эн Кей Дживанджи ушел в отставку. Эн Кей Дживанджи бежал из Бхарата. Правительство национального единства в полном смятении. Скомпрометированный советник покойного премьер‑министра Шахин Бадур Хан выступил с потрясающими разоблачениями, подробно и досконально подтвержденными документами. Оказывается, бывший руководитель партии Шиваджи организовал заговор с целью свержения правительства Раны и ослабления Бхарата в его войне с авадхами. Бхарат в панике! Разоблачения Шахина Бадур Хана потрясли всю страну сверху донизу! Чудовищный скандал! Ашок Рана должен выступить с заявлением из бхавана Ранов! Хан – спаситель нации! Где Дживанджи, требует сказать весь Бхарат! Где Дживанджи? Предатель Дживанджи!