Индия

В ту минуту, когда Арджуна кончал надписи, сзади него послышался вдруг легкий шорох; он быстро обернулся и увидел у входа в свой кабинет Утсару и падиала Дислад-Хамеда: последний держал в одной руке пальмовый лист, похожий на тот, который браматма передал судазе, и в другой кинжал правосудия.

— Что означает это? — спросил Арджуна, понявший все с первого взгляда.

— Господин, — отвечал Утсара, — падиал получил от древнего из Трех приказание убить тебя.

— Ну? — отвечал хладнокровно браматма. — Почему он не исполняет его?

Дислад-Хамед вместо всякого ответа бросил олле и кинжал правосудия под ноги верховному вождю и распростерся ниц перед ним.

— Хорошо! Очень хорошо! — отвечал Арджуна. — Ты спас свою жизнь, Дислад-Хамед, и искупил все твои измены.

— Неужели ты думаешь, господин, что без этого он переступил бы порог Джахара-Бауг? — сказал факир.

— Спасибо, мой честный Утсара, я знаю твою преданность. Древний из Трех, или вернее — душитель Кишная, желая дать тебе это поручение, спас тебя от наказания, заслуженного изменниками, и назначил тебе свидание сегодня вечером? — обратился он к падиалу.

— Как, ты знаешь? — спросил падиал.

— Я все знаю, от браматмы ничего нельзя скрыть. Я знаю, что Кишная и его сообщники убили семь членов Верховного Совета и заменили их собою.

— О, Шива! Неужели все это правда? — прервал его Утсара, забывая даже, что он не имел права останавливать речи своего господина.

— Спроси своего спутника, — отвечал Арджуна, забыв указать любимому факиру на сделанную им ошибку.

— Правда, — пробормотал падиал, начиная дрожать под устремленным на него бешеным взглядом Утсары.

— Я знаю также, что семь негодяев поклялись предать англичанам Нана-Сагиба и общество «Духов Вод».

— Клянусь тремя судьями ада, проклятый падиал, ты заслуживаешь смерти,

— воскликнул Утсара, не будучи в состоянии сдерживать своего гнева.

— Господин, клянусь тебе, — воскликнул несчастный падиал, которому, казалось, суждено было дрожать до самого конца жизни, — я узнал обо всем только сегодня вечером во время свидания, и если я ничего не открыл Утсаре, то лишь потому, что считал эти события слишком важными и думал, что не вправе говорить кому-нибудь о них раньше, чем тебе.

— И ты был прав… Я оставляю за тобой дарованное мною прощение за все прошлое потому, что поставленный между обещаниями вице-короля, страхом, который тебе внушает Кишная, и словом, данным мне, ты предпочел держаться последнего.